— Ну что Парамонов, проиграл ты свою крепостную, — Христер Клот бросил карты на стол, оскалил зубы и уставился на юную веснушчатую девочку. — Теперь ты моя и будешь делать то, что я тебе прикажу. А пока, сбегай в лавку, да купи нам бутылку марсалы. Такую победу отметить нужно.
И пока крепостная, сверкая пятками, устремилась выполнять приказание нового барина, лифляндский помещик закурил сигару, вальяжно откинулся в кресле и спросил:
— Где это ты капитан такую красотку раздобыл? А родители у девчонки есть?
— Нет у неё никого, сирота.
Её мать и отец прислуживали у нас в доме, что на Покровке в Москве стоял. А когда в декабре 1770 в Москве разразилась эпидемия чумы, родителей этой девчонки недуг не обошёл стороной, и они прямо на глазах дочери скончались. И моих эта болячка на тот свет унесла.
Пришлось срочно из Петербурга в Москву ехать, да проблемы решать. Словом, продал я дом, а крепостных, те, что выжили после чумы, с собой забрал…
…Капитан не без сожаления прощался со своей бывшей рабыней. За эти годы он уже привык к девочке, которая в последнее время стирала для него бельё, шила одежду, бегала по лавкам за продуктами и готовила еду.
— Фу, ну что ты Парамонов, как дитя. — Клот засмеялся. — Сам ведь виноват, проиграл сироту, а теперь сожалеешь. Не расстраивайся ты так сильно, купишь себе другую, а про эту через пару месяцев и не вспомнишь…
Майор Христер Клот уехал из столицы осенью 1777. Он направлялся домой, к жене и детям в небольшое сельцо Царнау, находящее недалеко от Риги.
Его ждали
Елизавета, супруга майора, женщина лет сорока, относилась к тем натурам, на которые в молодости природа наносит небольшой слой красоты, которая со временем испаряется, и после замужества и рождения детей, от неё не остаётся и следа.
В любом случае, даже без красоты, Елизаветы была энергична и предприимчива, что позволило ей выбить для мужа хорошую должность и помогла занять ему неожиданно освободившееся место начальника гарнизона (прежний неожиданно скончался).
Христер боялся жену как огня. Ещё бы, Елизавета, дочь палача, в гневе была ужасна и с ней лучше было не спорить. Ещё в раннем детстве отец брал её на экзекуции, которые совершал над провинившимися, поэтому жалости и сострадания у Елизаветы совсем не было.
И если Христер Клот боялся свою супругу, то она его просто презирала, даже не скрывая. Унижая своего мужа, Елизавета прекрасно понимала, что он не посмеет ей возразить.
Но на этот раз всё было по-другому. Едва заслышав топот копыт, дочь палача с радостной улыбкой устремилась навстречу.
— Дорогой! Как же сильно мы по тебе соскучились. Как же долго тебя не было. А это кто с тобой? Неужели наша новая крепостная? — и Елизавета сильно ущипнула девочку, которая от неожиданности и боли подпрыгнула, закричав.
— Да, дорогая, это наша новая рабыня. В карты у одного капитана выиграл. Кстати, она всё умеет. И шьёт, и готовит, и порядок наведёт так, что блестеть будет. — майор улыбнулся.
Елизавета сразу заметила, как пристально муж рассматривает молоденькую крепостную, но виду не подала.
— Шьёт, говоришь хорошо! Ну так вот ей первое моё приказание — пусть сегодня сошьёт мне рубаху, завтра тебе, а послезавтра нашей милой дочурке. Эй, Митрофан, неси девке иголку и нитки, да пусть приступает, — и наклонившись к Насте прошептала: — А не успеешь до ужина, на себя пеняй.
Девочка, уставшая и некормленая с дороги сразу принялась за работу. Как она ни старалась, к ужину рубаха была не готова…
— Эй, Митрофан, зови работников и готовьте подвал в конюшне, — лицо барыни от злости залил багрянец, — Да оглоблю не забудьте, сегодня у нас будет распятие.
Спускаясь по тёмной лестнице, Елизавета держала за руку свою малолетнюю дочь Кристину и приговаривала:
— Сегодня доченька ты увидишь, как наказывают провинившуюся. И не нужно эту девчонку жалеть. Она сама виновата…
Крики слышались до самого утра, а на следующий день дочь палача выспавшись и набравшись сил, заявилась в девичью:
— Хватит спать бездельницы. — девушки задрожали от слов барыни и притихли. — Эй ты, белошвейка, вставай давай, вот тебе иголки и нитки, принимайся за работу.
С этих пор «Шитьё рубах для жены майора стало предлогом для каждодневных воспитательных мер. Ежедневно она требовала выполнить приказ, а когда девочка со слезами на глазах не в силах была исполнить волю барыни, звала Митрофана…
…В 1778 году, проезжая через Царнау президент медицинской коллегии Ржевский, решил сделать остановку: перекусить, поменять лошадей и отдохнуть.
Неизвестно каким образом дворовой девке Анне Бах удалось попасть на приём к высокопоставленному лицу, но вскоре по приказу Алексея Андреевича было учинено следствие, и комиссия, прибывшая в село, произвела эксгумацию. Гробик с останками маленькой Насти подняли на свет…
…Свидетели нашлись сразу. Многим не терпелось рассказать о зверствах майора Клота и его жены Елизаветы (в рамках этой площадки, как вы уже догадались, я не могу рассказать обо всех деяниях этой четы), но то, что рассказали крестьяне, повергло комиссию в шок.
Следствие длилось недолго, ведь доказательств против дочери палача и её мужа было предостаточно. А в конце 1778 года Сенат вынес решение — лишить чету Клот всех прав состояния и отправить на поселение в Сибирь, хотя для них этого было мало.
PS. Капитан Парамонов, бывший владелец Насти, тоже плохо кончил. Снова проиграв крупную сумму денег, он напился и с горя удавился.